Журнал `Юность`, 1974-7 - журнал Юность

«Здесь я впервые не «средний человек», каким привыкла себя считать. От меня тоже зависит что-то важное. Здесь у меня так много всего: неба, леса, огня, камней, людей… Дома-то у каждого — скучная физиономия, каждый — с авоськой. Мамочка, не сердись, здесь мне лучше. Шофер Сема рассказывал мне легенду «горе Папе и горе Маме — старых бурятских свмтыимх которые прощают всё даже разбойникам, если хорошо попросить. Слышишь, мам, прости и ты меня за неожиданный отъезд!

Да, еще я заработала радикулит, так как в палатке холодно. И теперь меня шофер Сема возит через день на «самодеятельный» бурятский курорт. Там родоновые ванны с температурой плюс 51е! После них я надеваю ватник, и с меня сходит семь потов. А Цун растирает мне спину спиртом и немножко дает внутрь. А у бурятов, мам, против радикулита есть священное дерево — листвянка, вся обвешанная цветными ленточками. Интересно?»

Писала Рая и про Славкину охоту: как он однажды на солонцах пожалел козу, видел ее в трех шагах от себя — и пожалел. «Между прочим, этот Славка, мам, принес мне цветы, таежные гвоздики. Он единственный, кто догадался это сделать».

Вскоре начался сезон дождей, и работы на «горке» пришлось свернуть. Людей не хватало, появилась надобность в шлиховании — ручном вымывании олова, а делать это, кроме Жени, никто не умел, Да и он не был профессионалом. И вот в этот момент в лагере неожиданно появились «таежные люди» — старик лет семидесяти и девочка. За ними на следующий день прибежал самый беспокойный поселковый пес Сардык.

— Нужен я тебе, начальник? — спросил у Жени старик.

— Ты нам, дядя Николай, сейчас нужен, как бог. Как ты угадал?

— Ха… — сказал старик.

Ему, оказывается, было не семьдесят, а сорок семь. Лет десять, а то и больше, он мыл в тайге золото, потом работал в Удачном на оловянном прииске. Он знал все тонкости шлихования. Конечно, он был нужен Цуну! Но его дочка (одна из восьми) — девочка с широко расставленными, как v рыси, глазами и городским именем Лариса — зачем она была нужна? Лариса была красива, как и большинство людей, в чью кровь влилась капля бурятской — обычное для здешних мест дело.

— Вот и тебе, повариха Рая, теперь есть помощница, — сказал Цун. Он усмехнулся, увидев Раино напряженное лицо, и покачал головой: — Одна женщина в отряде — плохо. Две — хуже нет. Рая, будь умницей.

Но Рая не захотела быть умницей и жить в одной палатке с «рысью». Ларисе поставили отдельную палатку. Какое-то беспокойство одолевало Раю. Стоило обернуться, как она замечала взгляд Ларисы — будто перекинутый через плечо косой луч.

«Рысь» вставала раньше Раи и так принималась шуровать с дровами — колоть их и ломать, что Рая уже и спать не могла, но и вставать не хотела — из принципа.

«Ишь ты, какая сильная, — думала Рая про новую поселянку, — дрова рубит, как мужик, воду носит чуть ли не цистернами».

Ребята поглядывали на Ларису не то с удивлением, не то с уважением. Рая, ревниво взирая на «рысь», внутренне напряглась, твердя себе: «В случае чего — улечу домой. Им не нужны две поварихи!»

Но кухонный турнир двух женщин не пошел дальше одной партии. В первый же день своего дежурства «рысь» наварила бурятского чаю на первое, второе и десерт.

Мягко выражаясь, Ларисино блюдо было непривычно для ребят. Крепкий чай с растопленным бараньим жиром, солью, вермишелью и еще какой-то приправой. Съели все только дядя Николай и Цун. Цун поблагодарил Ларису, вышел из-за стола и, закурив самокрутку, спокойно ждал, когда ребята позавтракают. Техник Алексей крякнул, отодвинул полную тарелку и попросил у Раи вчерашнего рассольничка. За ним наперебой остальные. Это была Раина победа.

Она торжествовала молча. Но Женя все замечал и однажды хмуро, имея в виду Ларису, сказал:

— Она здесь у себя дома. А ты и все мы — гости. Поняла? Скоро, может, вообще умотаем отсюда, не оправдав, как говорится, оказанного доверия.

— Почему? — встрепенулась Рая.

— Плохи наши дела, а их, — Цун кивнул в сторону прииска, — еще хуже. Нет тут больше оловянного камня, Раечка. Нет и нового месторождения. Вчера вы уже все спали, а я сидел ночью за микроскопом со Славкой — он все любопытствует. Потом погас свет — кончился бензин в движке, и мы остались сидеть в темноте. И тут я вдруг почувствовал в этой темнотище, что всю историю — касситерит новой формы н остальные признаки — это мы изо всех сил раздуваем. Ей-богу, раздуваем из человеколюбия. Нам касситерит кажется другой формы, потому что мы тоже хотим, чтобы прииск жил. — Цун закурил. — Эксперимент почти закончен. Уже ясно, что расстояние то же, что и от старого коренного. И как только я это понял, я решил что надо снимать лагерь. Уже дал радиограмму в Москву — профессору Константинову. Пусть прилетит — проверит нашу работу. Как он решит, так и сделаем.

— А когда он будет? — спросила Рая, вдруг почувствовав, что какая-то обида подступает к горлу. «Возвратиться, ничего не сделав? И жить, как раньше? Ни за что!»

Мысли о себе растворились у Раи в общем сознании какого-то стыда перед людьми и даже перед тайгой, будто она была живая. Рая, правда, боялась все время какого-то «таежного глаза»: прежде чем отломать от сухой листвянки ветки на костер, она мысленно спрашивала ее: «Можно ли?»

— Отчего истощился этот прииск? — спрашивала Рая не раз жителей поселка.

— А чего ж ему — все тощает: и человек и прииск.

— Слишком энергично разрабатывали, много бросали в отходах, потом это размалывалось в песок, а песок носил ветер, теперь пропавшее олово не соберешь, — так говорил Цун Каргаезу.

— Мы не этого хотели. Мы хотели высокой производительности, — отвечал Каргаев. Но Женя махал на него руками и кричал:

— Они-то, может, и неисчерпаемые, запасы у природы, да только не умеем мы брать их с умом. А потом руками разводим!

Профессора Константинова ждали с часу на час.

Узнав о его приезде, заволновался Каргаев. Утром его «газик» песочного цвета появился на дороге.

— Опять приехал убеждать, чтоб не свертывали прииск, — проворчал Цун.

Каргаев грузно вышел из кабины и тут же забыл про оставшегося там своего смирного, раскосого сынишку. Они ходили с Цуном по лагерю большими шагами и спорили. Рая наблюдала за ними со своего поста у печки. Впереди все время нагибался к земле и что-то на ней разыскивал маленький нервный Женя, чуть позади — широкоскулый крупный Каргаев с побледневшим лицом. Он снял с головы большую кепку и, прижимая ее обеими руками в груди, что-то горячо говорил Цуну, тоже наклоняясь вместе с ним к земле.

Потом Рая расслышала, как Женя сказал:

— Оставайтесь с нами до приезда Константинова — Все разом и выясним.

— Не могу, на прииск надо, — отвечал Каргаев грустно и с акцентом, как всегда при волнении. Он надел кепку и крупно зашагал к машине, покопался там и вынес с гордым, торжественным лицом самородок олова килограммов на десять.

— Здесь нашли… На гольце, — сказал Каргаев. — Хочешь, верь, хочешь, нет. Подари своему профессору, — крикнул Каргаев уже из окошка машины. — Денег у Читы добуду, только олово ищи!

Константинов приехал веселый. Начал выкладывать московские новости. Первым делом объявил:

— У тебя, Цун, второй сын родился. Ты у нас именинник! Ах, ты, черт возьми, — захохотал он на весь лагерь. — А нашу повариху муж ждет в Москве. «Пусть, говорит, Раечка поскорее возвращается». Вот так. У тебя, Цун, есть замена поварихе-то? — Женя посмотрел в сторону дерева, к которому прижалась, как лесной зверь, Лариса.

— Поезжай, поезжай, — подбодрил Раю профессор. — Скоро все в Москву вернутся. Надо сворачивать работы, раз ничего нет.

— Как это нет! — закричала Рая. — А самородок? — Она посмотрела на хмурого Цуна. Тот молчал и согласно кивал Константинову.

— Лети-ка ты. Женя, домой, — басил Константинов за ужином. — Взгляни на сына, обласкай жену и… съезди на месяцок в Приморье — присмотри место для будущего полевого сезона. А? Светит тебе Приморье? Какие богатейшие места! Ты ведь не был там?

Рая негодовала: где же обещание, данное утром Каргаеву? Ведь Цун обещал ему исследовать сопку с голой вершиной, которая виднелась вдалеке.

— Евгений Васильевич, — вдруг прервал Константинова Женя, — пойдемте, я вам покажу кое-что.

— Это самородок, что ли? — засмеялся профессор. — Я уже видел. Смутил тебя этим Каргаев. Ай да фокусник! Да, может, он его в другом месте взял!

— Не думаю… — скривился Женя. — Подумайте, Евгений Васильевич, еще пару месяцев работы — зато совесть спокойна у меня будет… перед природой и людьми.

— Совесть! Врешь ты все, — заворчал Константинов.

— Найти думаешь олово. Удачи здесь ждешь, Цун? — Константинов помолчал. — Ну, коли люди твои согласны работать еще, то оставайтесь. Контракты продлим.